— Успешно ли идет укрощение лошадей? — спросила я, чтобы прервать хоть ненадолго механическое движение челюстей на противоположной стороне стола.

— Вполне успешно, — отозвался Джейми.

Я поглядела прямо на него поверх блюда с отварной репой.

— У вас губы сильно припухли, Джейми. Это лошадь вас ударила? — спросила я не без ехидства.

— Ага, — ответил он, сощурившись. — Мордой ткнула, чуть я отвернулся.

Он говорил спокойно, однако тяжелая нога надавила под столом на кончик моей туфли. Надавила слегка, но все было ясно.

— Как скверно, — посочувствовала я с самым невинным выражением. — Ваши кобылки могут быть опасны.

Нога нажала сильнее, когда Алек вмешался в разговор:

— Кобылки? Но ты вроде с кобылами сейчас не работаешь, а, паренек?

Я попробовала воспользоваться другой ногой как рычагом, чтобы столкнуть тяжелый сапог; это не помогло, тогда я с силой пнула Джейми в лодыжку. Он дернулся и убрал ногу.

— Что это с тобой? — поинтересовался Алек.

— Язык прикусил, — ответил Джейми, глядя на меня поверх руки, которой он прикрыл рот.

— Ну и нескладный же ты дуралей! Чего еще ждать от идиота, который вовремя не может от лошади увернуться…

И Алек приступил к долгому обличению своего помощника в неуклюжести, лени, глупости и вообще всяческой неспособности. Джейми, наименее неуклюжий человек из всех, кого я знала, опустил голову и продолжал бесстрастно пережевывать пищу в течение всей этой обвинительной речи, но щеки у него горели огнем. Что касается меня, то весь остаток трапезы я провела, скромно опустив глаза в тарелку.

Джейми отказался от второй порции тушеного мяса и поспешно покинул стол, не дослушав тираду Алека. Несколько минут я и старый конюх жевали молча. Вытерев тарелку последним кусочком хлеба, Алек отправил его в рот и откинулся назад, сардонически поглядывая на меня своим единственным голубым глазом.

— Вы бы не дразнили парня, мой вам совет, — заявил он. — Ежели ее отец или Колум дознаются про это дело, Джейми заработает побольше, чем синяк под глазом.

— Жену, например? — сказала я, глядя ему в лицо.

Он медленно кивнул.

— Возможно. А это не такая жена, которая ему нужна.

— Неужели?

Я удивилась его суждению, тем более после подслушанных мною в загоне замечаний Алека.

— Ни в коем случае. Ему нужна настоящая женщина, а не девчонка. Лаогера останется девчонкой и в пятьдесят лет. — Суровый рот изобразил некое подобие улыбки. — Вы, видно, думаете, что я всю жизнь провел в конюшне. Но у меня была жена, стоящая женщина, и разницу я понимаю очень даже хорошо. — Голубой глаз вспыхнул, когда Алек поднялся со скамейки. — И вы тоже, барышня.

Я невольно подняла руку, чтобы задержать его.

— Откуда вы узнали… — начала я, но Алек насмешливо фыркнул.

— У меня только один глаз, барышня, но это не значит, что я слепой.

И он удалился, фыркнув еще раз на прощание.

Я вскоре тоже ушла и, поднимаясь по лестнице к себе в комнату, размышляла, что хотел сказать старый лошадник своей последней репликой — если действительно хотел.

Глава 9

СОБРАНИЕ

Жизнь моя не то чтобы вошла в определенную колею, но приобрела некую стабильность. Я подымалась на заре вместе со всеми другими обитателями замка, завтракала в большом холле, и если у миссис Фиц не оказывалось пациентов, которых я должна была посмотреть, то отправлялась работать на один из обширных замковых огородов. Еще несколько женщин работали там постоянно, им помогала целая ватага мальчишек разного роста и возраста; мальчишки бегали повсюду, увозили мусор и притаскивали инструменты для работы, они же приносили в корзинах навоз. На огородах я бывала примерно через день, иногда помогала на кухне делать заготовки из плодов нового урожая и просто блюда для ежедневного стола, пока какой-нибудь медицинский казус не призывал меня вернуться в мое убежище, как я про себя называла кабинет ужасов покойного Битона.

Иногда я пользовалась приглашением Алека и навещала конюшни или загон, радуясь тому, как лошади сбрасывают с себя клочья свалявшейся зимней шерсти и на весенней травке становятся такими гладкими и блестящими.

Были вечера, когда я сразу после ужина валилась в постель, измотанная целодневной работой. В иные дни, если у меня не опускались веки от усталости, я посещала ассамблеи в большом холле, чтобы послушать вечерние песнопения или рассказы, игру на арфе и на волынке. Валлийского барда Гуиллина я могла слушать часами как зачарованная, несмотря на то что в большинстве случаев не понимала слов.

Обитатели замка начали привыкать к моему присутствию, а я — к ним, кое-кто из женщин делал робкие попытки подружиться со мной и вовлечь меня в свои разговоры. Их снедало любопытство, но на все их расспросы я отвечала, варьируя историю, которую рассказала Колуму, и через некоторое время они смирились с тем, что больше им ничего не узнать. Обнаружив, что я разбираюсь в медицине и в лечении, они проявили к этому значительный интерес и принялись донимать меня вопросами о недомоганиях их детей, мужей и домашних животных, не делая особых различий по важности между двумя последними.

Помимо обыденных расспросов и болтовни, немало серьезных разговоров велось о предстоящем собрании, о котором я впервые услыхала от Алека в загоне. Я пришла к заключению, что это событие весьма значительное, и стала внимательно наблюдать за приготовлениями к нему. Продовольствие в огромные кухни текло непрерывным потоком; больше двадцати ободранных туш висело под навесом, возле которого резали скот, их окуривали приятно пахнущим дымом, отгоняя мух. На телегах привозили большие бочки эля и спускали их в подвалы, с деревенской мельницы доставляли мешки с отличной мукой, а из садов, разбитых за стенами замка, приносили корзины вишен и абрикосов.

Меня пригласили принять участие в одной из этих экспедиций за ягодами и фруктами вместе с другими молодыми женщинами из замка; я откликнулась на приглашение с радостью: так хотелось вырваться из мрачной тени замковых стен.

В саду было чудесно, я с восторгом бродила между деревьями в прохладной дымке шотландского утра, нащупывая во влажной листве темно-алые вишни и пушистые округлые абрикосы, осторожно проверяя, насколько они спелые. Мы собирали только самые лучшие, складывали их в корзины сочными грудами, ели сколько душе угодно, а все остальное носили в замок, где из плодов готовили торты и пироги. Просторные полки кладовых были заставлены сластями, напитками и разными деликатесами.

— Сколько народу обычно прибывает на собрание? — спросила я у Магдален, одной из девушек, с которыми я подружилась.

Она сморщила веснушчатый носик и задумалась.

— Я точно не знаю, — сказала она. — Последнее большое собрание было в Леохе больше двадцати лет назад, и тогда приехало… ой, наверное, зарубок [18] десять мужчин. Тогда умер старый Джейкоб и лэрдом стал Колум. В этом году, может, приедет народу побольше, потому что урожай хороший и у людей денежки завелись, так что многие привезут с собой жен и детей.

Участники собрания уже начали прибывать в замок, хотя я слышала, что официальная часть, принятие присяги, тинчал и игры состоятся только через несколько дней. Наиболее известные крупные и мелкие арендаторы Колума разместились в самом замке, в то время как люд победнее и батраки разбили лагерь на поле под паром вдоль берега речки, которая питала замковый пруд. Бродячие лудильщики, цыгане, торговцы разным мелким товаром устроили нечто вроде ярмарки поблизости от моста. Обитатели замка, так же как и жители близлежащей деревни, посещали это место по вечерам, окончив дневную работу; они покупали инструменты, украшения и прочее, смотрели представления фокусников и узнавали последние сплетни.

Я внимательно следила за тем, кто и когда приезжает, а кто уезжает, и поставила себе за правило почаще бывать в конюшне и загоне. Лошадей там теперь было множество, потому что конюшнями замка пользовались и приезжие. Мне думалось, что в суете и толчее собрания нетрудно будет найти возможность бежать.

вернуться

18

Неграмотные люди вели счет по зарубкам на деревянных палочках; одна зарубка (как мера счета) равнялась двадцати единицам.